Прочитала у Яны Вагнер, очень близок мне подход.
за первый год жизни в деревне твое личное пространство неожиданно отрастает до размеров дома: ты чувствуешь немытое окно на втором этаже, как дырку на платье, и когда едут гости, метешь лестницу вместо того, чтобы красить ногти. ну, то есть, на этой стадии дом — это уже ты. все его несовершенства невыносимы.
в это время у тебя, к счастью, по крайней мере нет сил думать о том, что творится во дворе (а там обычно болото и склад стройматериалов).
на второй год ты постепенно дорастаешь до забора, и кроме немытого окна у тебя вдруг начинает болеть тот дальний кусок за сараем, где свалена какая-то ржавая фигня. теперь это тоже — ты, и нет тебе покоя до тех пор, пока ты с этим не разберешься. надо ли говорить, что ногти, платья и прочая ерунда окончательно обесцениваются. ты теперь бегаешь поджарая, с черной обугленной спиной, и тебе не то, чтобы совсем плевать на маникюр, но все время находятся занятия поважнее. барбарис не прижился, забор упал. клевер взошел не везде. на крыше не хватает снегозадержателей.
я-то надеялась, на этом и кончится, но спустя четыре года случился еще один левел-ап. теперь я — это вся деревня, целиком. и дорога, и обочина до поворота. я мечтаю снести пару соседских заборов. ворваться, всё поправить и перекрасить. и поубивать, конечно, к чертовой матери проклятых дачников, которые швыряют пивные банки, окурки и завязанные свои мешки с мусором куда попало. которые не любят здесь ничего. которые обижают эту землю. ведут себя так, словно на следующей неделе им не надо будет сюда возвращаться.
с другой стороны, ярость неконструктивна. вместо того, чтоб сидеть у окна с ружьем, мы посадили за забором, снаружи, две яблони. они пока маленькие, трехлетки, но вроде прижились, еще года через три начнут плодоносить. раз в неделю я выхожу в резиновых перчатках и с мешком, и собираю бутылки, пакеты и прочую пакость, которую добрые люди, проезжая, швыряют из своих машин. я очень надеюсь на яблони — они ведь зацветут, а после будут и яблоки — прямо на обочине, в траве, и у кого-нибудь из тех, кто едет мимо, может, и не поднимется рука. и он проедет, сжимая свое дерьмо между коленей, и постесняется швырнуть его в беззащитную нашу яблочную красоту. потому что этот вот собирательный, условный дачник с пивной банкой — он ведь не зол. он всего лишь глуп. мне хочется верить, что его достаточно устыдить, и он тогда перестанет свинячить сам, с радостью и добровольно. кстати, если не сработают яблони, я розы там посажу, снаружи. гортензии. пальмы. я им там, черт возьми, нарисую котят.
тем не менее, хорошо бы мы с личным пространством ограничились деревней. страшно представить, каково мне будет, если я отрасту, например, до Звенигорода. расползусь по Малому Бетонному кольцу, хлыну по Новорижскому шоссе, перельюсь через МКАД. если станция метро Охотный ряд, Казанский вокзал и универмаг Лейпциг, и Кремль — все вот это тоже стану я.